Инновации: региональный аспект

Формирование инновационной системы России, инновационная активность ее регионов и территориальные кластеры как важный элемент инновационной политики на страновом и региональном уровнях — проблематика состоявшейся 3 апреля 2013 года сессии «Инновации: региональный аспект», которую организовал ИСИЭЗ НИУ ВШЭ в рамках XIV Апрельской научной конференции в Высшей школе экономики.

Сессию вел заведующий отделом частно-государственного партнерства в инновационной сфере ИСИЭЗ НИУ ВШЭ Михаил Голанд. В ее работе приняли участие ведущие эксперты в области инновационной и кластерной политики. В качестве дискуссанта был приглашен Павел Рудник, заместитель директора департамента инновационного развития Министерства экономического развития Российской Федерации.

Институциональные и индустриальные ловушки кластерной политики

Первый доклад «Территориальные инновационные кластеры: мировые ориентиры и российские реалии» (текст.pdf) представила Наталия Смородинская, возглавляющая сектор новых институтов внешнеэкономической политики Института экономики РАН.

Эксперт охарактеризовала предпосылки, ставшие катализатором процессов кластеризации как в мире, так и в России, подробно остановилась на ключевых проблемах кластерной политики, реализация которой активизировалась на федеральном уровне в прошлом году.

Реализация кластерной политики в России упирается, по ее мнению, в следующие проблемы:

• Кластеры создаются, фактически, по решению «сверху», не пройдя предварительного «тестирования рынком».
• При отборе наиболее конкурентоспособных кластеров учитываются прежде всего рост объемов производства, затраты на НИОКР и т. п. показатели, которые ориентированы на линейный характер инноваций и далеки от современных методик оценки конкурентоспособности кластеров и их синергетических эффектов.
• Российская кластерная политика опирается преимущественно на малоперспективную модель, предусматривающую обязательное присутствие в кластере крупных госкомпаний, находящихся на территории «инновационных анклавов» — ЗАТО, наукоградов, особых технико-внедренческих зон или вертикально-интегрированных производственных комплексов. Просматривается, несмотря на провозглашенную инновационность создаваемых структур, фактическая нацеленность отобранных кластеров на индустриальный тип роста. Таким образом, курс на кластеризацию российской экономики изначально попадает в существующие институциональные ловушки.
• Полноценные кластерные сети просто не могут появиться и, тем более, развиваться в неадекватной для этого деловой среде, отягченной преобладанием иерархичных монополизированных структур, узостью поля горизонтальных связей и крайней институциональной разобщенностью социума.

Последнее обстоятельство вызывает у эксперта самое большое опасение в плане перспектив проведения успешной кластерной политики.

Наталия Смородинская обратила внимание участников сессии на то, что новые организационные структуры и кластерно-сетевое строение постиндустриальной экономики только формируются, а научные представления об этих объективных трансформациях носят междисциплинарный характер и сильно разнятся. Также не всегда служит четким ориентиром и практика кластеростроения в передовых странах, подчеркнула докладчица. К примеру, во Франции, Германии и ряде других европейских государств, с опытом которых сверялись разработчики российской кластерной политики, экономические программы, провозглашающие своей целью создание инновационных кластеров, далеко не всегда сочетаются с мерами поддержки тех видов агломераций, которые действительно имеют признаки инновационных экосистем.

Наталия Смородинская сделала акцент на том, что кластерная рента проистекает не из специальных условий и преференций для участников, а возникает вследствие формирования особой сетевой среды, основанной на интерактивной кооперации, коэволюции и взаимозаменяемости функций представителей науки, бизнеса и государства. Эта особая среда получила в литературе название механизма «тройной спирали». Кластеры с тройной спиралью образуются и в передовых, и в традиционных секторах. Соответственно, достигаемые в кластерах инновационные эффекты связаны не с их принадлежностью к высокотехнологичным секторам, а в первую очередь зависят от их институционального — сетевого — устройства.

В отечественной же практике уникальную синергию кластеров, как правило, сводят к эффектам концентрации и кооперации, что искажает представление об их привлекательности для бизнеса. Отсутствие в России даже полноценных двойных спиралей с обратными связями ориентирует кластерную политику на догоняющее индустриальное развитие («новая индустриализация») — вместо перехода к инновационной модели роста. Нарушаются «золотые правила» успешной кластерной политики, а вместо развития сетевой среды для инновационного перехода в России формируется очередная ведомственная мини-вертикаль.

В качестве выводов к своему докладу Наталия Смородинская привела следующие тезисы:

• Кластеры необходимо воспринимать не как еще один важный элемент инновационной инфраструктуры, а как новое структурообразующее звено современной экономики.
• Задача государства — культивировать горизонтальные связи и тройные спирали для самозарождения кластерных инициатив на местах.
• В России кластерная программа должна стать частью системных институциональных реформ, иначе заимствование даже лучших зарубежных практик обречено на неудачу.
• Образование территориальных кластеров с моделью тройной спирали динамизирует региональные экономики, а через это — и национальную экономику в целом. При грамотной кластерной политике Россия может сделать реальный инновационный рывок, причем неоднородность экономического пространства играет ей в этом на руку.

Павел Рудник поблагодарил докладчицу за конструктивную критику кластерной программы, заметив, что инициативы Правительства по поддержке кластеров находятся на старте своей реализации. Для выстраивания полноценных кластеров прошло еще слишком мало времени. Комментируя выступление Наталии Смородинской, дискуссант также заметил, что при разработке процедуры конкурсного отбора пилотных программ развития инновационных территориальных кластеров, реализованного в 2012 г., в Минэкономразвития России, безусловно, учитывались отмеченные в докладе проблемы. Павел Рудник не разделил позицию эксперта по проблеме отбора кластерных проектов «сверху», отметив, что представляемое им ведомство не призывало в директивном порядке участвовать в процедуре конкурса ни региональные органы власти, ни кластеры. Поданные 94 заявки на конкурс, пришедшие из большинства субъектов РФ, — весьма наглядный результат формирующихся в регионах кластерных инициатив.

В Министерстве осознают, что отобранные кластеры весьма различны по своей структуре. Среди них присутствуют действительно подходящие под описание вертикально интегрированных кластеров, сформированные на базе одной-двух крупных или якорных компаний, вокруг которых активно создается пояс малых и средних предприятий. Встречаются и кластеры, оформившиеся вокруг крупных научных центров, на базе которых стали появляться spin-off компании. Есть в Перечне и сетевые кластерные структуры, более всего подходящие под традиционное определение кластеров. Таких много в отраслях ИКТ и биотехнологий. Поданные на конкурс заявки сознательно не ограничивались жесткими формальными требованиями по признаку структурных особенностей кластеров. В то же время перечень пилотный. Нужно посмотреть, как разные модели кластеров будут работать. В будущем он может быть скорректирован.

Отдельно дискуссант остановился на максимально открытой процедуре конкурсного отбора. В состав экспертов, осуществлявших оценку кластеров, входили более 80 лиц, которые представляли в сопоставимых долях не только органы власти, но и институты развития, экспертное сообщество. На втором этапе конкурсного отбора 37 отобранных кластеров презентовали свои программы уже более узкому составу экспертов, входящих в рабочую группу по развитию частно-государственного партнерства в инновационной сфере при Правительственной комиссии по высоким технологиям и инновациям. И уже рабочая группа принимала решение по проекту Перечня, в который в итоге вошло 25 программ.

Невидимые инновационные эффекты

Владимир Карачаровский, заместитель декана по связям с общественностью факультета экономики, заместитель заведующего кафедрой социально-экономических систем и социальной политики департамента прикладной экономики НИУ ВШЭ, в докладе «Об эффекте инновационной деятельности в российской экономике на макро- и мезоуровне» (текст.doc) представил результаты комплексного анализа эмпирических данных, характеризующих результативность инновационного сектора российской экономики на протяжении последних 20 лет.

В 2000-х гг., полагает докладчик, начался процесс продуктивных изменений форм инновационной активности, в частности, переход от доминирования псевдо- и антиинноваций ко все большей ориентации предприятий на радикальные инновации; однако кризисные явления последних лет и соответствующее изменение ситуации на рынках фактически вернули предприятия к «старым» формам инновационного поведения, которые практиковались на рубеже 1990–2000-х гг.

В своем нынешнем состоянии инновационные производства в современной России не могут, по мнению исследователя, выступать драйверами экономического роста, и пока не способны создать эффект, который бы отчетливо фиксировался на макро- и мезоуровне. Более того, нет оснований утверждать, что в России на данном этапе сложилась национальная инновационная система как таковая. Владимир Карачаровский выдвинул тезис о весьма «условном» ее характере с учетом крайне высокой региональной концентрации инновационных производств. Подавляющая часть (более 60-70%) инновационной продукции создается в 10-15 регионах, притом что половина субъектов РФ совокупно производит лишь около 5% всей инновационной продукции. И за последние десять лет группа регионов-лидеров так и не пополнилась ни одним новым субъектом РФ.

Может показаться парадоксальным, но лучшие из инновационных регионов России не имеют явных социально-экономических преимуществ перед остальными «среднестатистическими» региональными экономиками. Развитие регионов-лидеров сопряжено с противоречивым и создающим дополнительные риски явлением — ростом вклада зарубежного высокотехнологичного сектора в конечную стоимость отечественной инновационной продукции.

Завершая свое выступление, Владимир Карачаровский заметил: есть опасения полагать, что проблема плохо наблюдаемого эффекта инновационной деятельности в российской экономике состоит в отсутствии не столько существенного результата инновационного роста, сколько четко прослеживаемого экономического поведения ключевых игроков, ориентированных на получение такого результата. В качестве иллюстрации к этой проблеме докладчик привел отношение государственных инвестиций в основной капитал отдельных видов наукоемких производств к профициту бюджета в докризисный период. Например, в 2007 году по отношению к имевшемуся на тот момент профициту бюджета только 0,02% средств было направлено на производство машин и оборудования. Таким образом, если бы государство в 100 раз увеличило инвестиции в этот сектор, то это составило бы всего лишь 2% от профицита бюджета.

Данную проблему можно рассматривать и в ракурсе недостаточно выраженной, по мнению докладчика, заинтересованности корпораций в модернизации своей производственной базы, что выявляется при анализе отношения частных инвестиций в основной капитал отдельных видов наукоемких производств к чистой прибыли российских сырьевых корпораций (тенденция наблюдалась даже в докризисный период). Данный тренд Владимир Карачаровский проиллюстрировал на примере ОАО «Газпром»: в 2007 году инвестиции компании в производство машин и оборудования составили только 6,51% от ее прибыли.

Павел Рудник, комментируя выступление Владимира Карачаровского, заметил, что по инвестициям в сферу исследований и разработок Россия входит в мировую десятку и в «пятерку» по Европе. Несмотря на высокие позиции в «рейтинге затрат», доля инновационных компаний действительно остается на протяжении нескольких лет низкой. Проиллюстрированное докладчиком слабое влияние инновационной среды даже в ведущих регионах России на социально-экономические показатели во многом обусловлено, как полагает Павел Рудник, особенностями собираемых статистических данных, которые не позволяют увидеть значимость влияния инновационных процессов на развитие региона в целом.

Второй тезис дискуссанта касался высказанной докладчиком идеи о неиспользовании имеющихся у корпораций резервов в целях поддержки научно-исследовательской и инновационной деятельности. Сотрудник Минэкономики напомнил, что представители ведущих компаний с государственным участием и институтов развития не раз заявляли о готовности вкладывать дополнительные средства в инновационные проекты, выражая при этом сожаление, что таких проектов крайне мало.

Михаил Голанд, подводя итоги сессии, отметил высокое качество представленных докладчиками исследований и поблагодарил выступавших за содержательную дискуссию, позволившую участникам найти ответы на некоторые интересовавшие их вопросы и наметить новые горизонты изучения крайне важного для общества круга проблем.

Материал подготовил Василий Абашкин