Ярослав Кузьминов о вызовах и феноменах будущего
Ректор НИУ ВШЭ Ярослав Кузьминов дал большое интервью журналу «Стимул». В нем он затронул целый блок вопросов о вызовах и феноменах будущего и практиках научно-технологического прогнозирования в Вышке. С некоторыми купюрами приводим этот фрагмент беседы.
<...>
Какими, по вашим прогнозам, будут потребности общества в 2030, 2040, 2050 году?
— Серьезный прогноз на 2030–2040 годы дать сложно. Думаю, что сейчас горизонт нашего видения — 2025–2030 годы. После этого тренды будут меняться под влиянием новых факторов, о которых мы пока не знаем. Появятся, например, материалы с абсолютно новыми свойствами (будут сами восстанавливаться) или, возможно, новая революция вытеснит ручной труд (мы сейчас не видим предпосылок к этому, но она может произойти). Или произойдут климатические изменения и центральное место в экономике займет адаптация. Поэтому давайте говорить о 2025–2035 годах, применительно к которым наши прогностические возможности еще опираются на наблюдаемые процессы.
Ускорение и усложнение технологий
Что мы видим? Первое: рост усложнения технологий и увеличение скорости их изменения. Вроде бы набившее оскомину заявление, но что оно значит для рынка труда? Технологи уходят с предприятий в сервисные центры. Вместо ремонта технологическое оборудование замещается, порой даже избыточно по отношению к их базовому использованию (вспомните поколения ПК или операционные системы). В силу сложности оборудования пользователям становится бессмысленно тратить время на ремонт, и часто происходит замещение оборудованием следующего поколения. Если мы возьмем персональные компьютеры или смартфоны, то увидим предельную форму этого процесса. Зачем чинить? Этим просто никто не занимается. Специальные фирмы сразу же разбирают оборудование на компоненты, и взамен поставляется новое.
Это имеет очень важное последствие для рынка труда. У нас в России треть высшего образования готовит технологов. Нужно больше дизайнеров, проектировщиков, но технологов столько не нужно, поскольку спрос предприятий на них стремительно сокращается. Машинно-тракторная станция ушла с первыми пятилетками. Трактор на месте никто не чинит.
— Вам не кажется, что технологии переходят на другой уровень? Если раньше в технологии нужно было что-то припаять и приделать, то сейчас — понять, какие должны быть блоки, как их сопрягать и так далее.
— Мне кажется, у абсолютного большинства фирм вынужденно возрос уровень доверия к поставщикам технологий. Компании очень редко сравнивают технологии. Они обычно встают на какую-то платформу и меняют свои технологии так, как им говорит ее владелец, чтобы не утратить абонентское обслуживание.
Новый феномен — технологическая платформа. Это новая форма рыночной власти, она растет, конкуренции (и рационального выбора) больше нет.
До Первой мировой войны Россия или Бразилия могли купить броненосцы в США, Франции, Великобритании — и совершенно серьезно сравнивать и выбирать. Сегодня, если фирма сидит на технологии Microsoft или на платформе Google, миграция даже для очень крупной фирмы представляет стратегическое решение, сравнимое с входом на новый рынок.
При этом поставщики технологических платформ в фирмах и организациях, которые сидят на этих платформах, учат уже скорее продвинутых пользователей, чем технологов.
Вытеснение рутинных видов деятельности
Второй фактор — замещение человека в простых видах деятельности, в основном умственной, которое происходит на наших глазах. Диспетчеры уже ушли, скоро уйдут охранники, секретари, бухгалтеры, кассиры, продавцы-консультанты торгового зала. Будут уходить офисные работники, обеспечивающие выполнение повторяющихся действий (то есть соблюдение регламентов). Обратите внимание: замещаются простые повторяемые виды умственной деятельности, потому что ничего другого нынешний робот заместить не может. Человек с удовольствием должен от этой рутины избавляться. Но ведь это означает уход с рынка огромных слоев того, что мы несколько пренебрежительно называем офисным планктоном, то есть людей, выполняющие однообразные умственные операции (контрольные, учетные и так далее). Их нужно не готовить, а переподготавливать для другой работы. Это еще один очень серьезный вызов. Ведь непременным условием сохранения на «чистой» работе будет не аккуратность, а способность разумно — повторяю, разумно, с учетом контекста работы фирмы или организации, предлагать особенные решения. С этим не все справятся. Нужна повышенная эмпатия, умение общаться, с одной стороны, а с другой — креативность.
В сфере физического труда пока ничего подобного не происходит, а в сфере умственного труда идет быстрое вытеснение рутинных видов деятельности, что будет очень серьезно сказываться на наполнении профессий будущего. И на количестве работников. Например, юристов понадобится в два-три раза меньше, поскольку искусственный интеллект достаточно быстро заместит повторяющуюся часть работы — обращение к базам данных и поиск нужного пункта в законе и подзаконных актах. Но креативность и значимость профессии юриста резко возрастет. Это будет меньшее число людей с гораздо более творческим содержанием труда, везде — от судов до корпоративных юристов. Это будут новые люди, во многих случаях. <...>
ИТ-отрасль как драйвер экономики
Еще одна новая тенденция — в отдельную отрасль экономики выделилась информационная, коммуникационная среда, которая формирует отдельный пласт экономических отношений и трудовых позиций в каждом бизнесе и даже в каждом проекте — например, Data Science. Люди, которые работают с данными, сейчас самые востребованные кадры в корпорациях США. Американцы прогнозируют дефицит этих профессий до 2030 года — дефицит на очень хорошем, насыщенном рынке труда Соединенных Штатов Америки (нечто вроде наших экономистов и юристов в 1990-х).
У нас происходит то же самое. Поэтому мы в Вышке преподаем основы работы с данными всем, включая юристов и искусствоведов, поскольку это абсолютно необходимый навык в любой профессии.
— Есть специальный предмет?
— Да, и он в том или ином виде читается всем. Его совместно преподают продвинутые пользователи-предметники и специалисты в области Computer Science. Вслед за нами уже несколько университетов делают этот предмет стандартным элементом программы. Таким же стандартным элементом через десять, а может, через пять лет станут искусственный интеллект и машинное обучение.
«Революция потребителя»
Наконец, четвертая тенденция и, наверное, самая главная — это начавшийся переворот в двигателе экономики и изменение ее масштаба. Активная роль возвращается к потребителю, и потребление становится драйвером не только массового спроса (так было всегда), а драйвером технологических изменений и идущих за ними организационных решений. А вот эту сферу всегда «держали» крупные производители. Именно они — от конструкторов военной техники до дизайнеров косметики и одежных брендов, от девелоперов массового жилья до Apple и Oracle — были «хозяевами тайги». Они решали, кто и сколько будет покупать, они агрессивно управляли решениями массового потребителя. Маркетинг 1970–2010-х годов был навязыванием потребителю функций, технологий и дизайна, заранее сформированных гигантами, и сформированных исключительно на основе своих внутренних процессов.
«Революция потребителя» происходит на основе как раз той автономной роли образования, с которой мы с вами начали разговор. Точнее, роста образования и роста доходов среднего потребителя.<...>
На наших глазах возникает новый слой экономики. Речь идет о креативной экономике потребления, связанной с крафтовым производством для удовлетворения спроса относительно ограниченных групп очень сложного, постоянно меняющегося и активного потребителя. Сейчас доля такого бизнеса в городах — пятнадцать процентов, думаю, через десять лет она достигнет двадцати пяти процентов. Здесь мы видим два совершенно новых ключевых компонента бизнеса: работа с данными — и поиск и продвижение в интернет-среде. Они представляют собой новое ремесленничество. Мы видим крафтовое производство в ресторанном бизнесе, в новом секторе уникальных внесистемных образовательных услуг. В работе городских экскурсоводов. В дизайне помещений и производстве мебели на заказ. В переплете старых книг. Все это формируется возникающим спросом, и взаимодействие напоминает отношения средневекового ремесленника со своим заказчиком — они вместе создавали уникальный проект будущего изделия.
Но это совершенно иной рынок труда, организованный, скорее, малыми и средними предприятиями, которые не просто не смогут развиться до крупных и крупнейших — они и не станут до них развиваться, поскольку для этого нет экономической основы. В результате произойдет всплеск предпринимательства как деятельности, связанной с самостоятельным принятием экономических решений «не только для себя». Решений, успех которых изначально рассчитан на общественную реакцию.
Формирование нового слоя трудовых отношений
Если четвертая тенденция связана с предпринимателями, то пятая — с фрилансерами. Идет упрощение трудовых отношений и частичное замещение трудовых контрактов взаимодействием равных сторон: наемный работник, за которого ты принимаешь все решения и несешь ответственность, замещается партнером. <..>
Для обеих сторон это очень странные отношения. Трудовой договор будет размываться. Начнется формирование нового слоя трудовых отношений. Долгосрочные контракты уйдут, постепенно произойдет отказ от трудовых контрактов. Все больше и больше людей будут полностью или частично работать на фрилансе. Эта очень интересная тенденция повлечет за собой другие требования к образованию. Ключевым фактором становится не только экономическая и юридическая грамотность. Она, совершенно очевидно, нужна фрилансеру, но не меньшее значение приобретают «мягкие навыки» — продвижение себя в плотной информационной среде, презентационные навыки, умение работать с медиаинструментами, развитие эмпатии, необходимой, чтобы располагать к себе заказчиков. Этому у нас не учат, а такие навыки будут необходимы практически в любой профессии.
Качества, находящиеся на стыках, образуют среду, в которой раньше работал коммивояжер. Теперь эти характеристики — открытость, симпатичность, умение себя подать, быть заметным, выделиться — абсолютно необходимы практически любому человеку, который занимается интеллектуальным трудом, считайте — практически любому человеку, который поступает на программы высшего образования.
Прогностические школы и практики Вышки
— Исходя из того, что вы сказали, в Вышке, или, скорее, в стране, должна быть мощная научная прогностическая школа, где люди занимаются осмыслением того, что происходит, как это влияет на различные процессы, как может быть использовано. Эта тема не для одного человека. Нужны мощные, причем, наверное, международные коллективы ученых. Пока я такого не вижу.
— Мы занимаемся этой темой в Институте статистических исследований и экономики знаний Леонида Марковича Гохберга (в области технологий и информационной среды), в Институте образования Исаака Давидовича Фрумина (в области образования), в Институте социальной политики Лилии Николаевны Овчаровой (по социальным процессам). Мы занимаемся в основном прогнозированием на ближайшую и долгосрочную перспективу. Центр развития ВШЭ Натальи Васильевны Акиндиновой тоже проводит такую работу.
— Есть ли аналогичные центры в других странах?
— Вышка давно стала международной. Примерно треть наших сотрудников — из-за рубежа, и так в любом центре.
— Вы здесь не одиноки?
— Мы не чувствуем себя одинокими. У нас налажено эффективное взаимодействие примерно с десятью исследовательскими центрами в России. В первую очередь мы сотрудничаем с Российской академией наук, с ее естественно-научным блоком. В Высшей школе экономики работают многие академики из этих отделений. Панели экспертов, которые постоянно собирает, например, Леонид Маркович Гохберг, доходят до тысячи человек каждая. Они занимаются в основном технологическим прогнозированием. Это люди из всех научных центров страны, в том числе из оборонных центров. Уровень взаимодействия очень высокий. Я бы не сказал, что у нас в стране чего-то нет. Высшая школа экономики далеко не единственный центр, который работает в этом направлении. Подобный центр есть в Академии народного хозяйства. Такая работа ведется в Аналитическом центре правительства. Геополитическим прогнозированием занимаются РАН, МГИМО. У военных есть достаточно серьезные коллективы, которые занимаются тем, чем им положено, в том же ключе. <...>