Между Сциллой и Харибдой прорыва

«Долгосрочным планированием и прогнозированием занимаются все, от корпо­раций до городов и государств. Способность видеть большую картину и уметь согласовывать друг с другом все ее мелкие детали особенно важна для научно-технологического развития, но именно здесь Россия попадает в колею системных проблем», — пишет Александр Чулок, директор Центра научно-технологического прогнозирования ИСИЭЗ НИУ ВШЭ, в экспертной колонке для журнала BRICS Business Magazine. 

Умное сельское хозяйство, цифровые двойники, тотальное распознавание лиц, всеобщая роботизация, клеточная терапия, появление растений и животных с улучшенными свойствами, сетевые бизнесы и краудфандинговые платформы — все это только небольшие и не самые яркие черты облика нашего недалекого будущего. Оно формируется под действием глобальных трендов — крупных устойчивых тенденций в научно-технологической, социально-экономической, политической, ценностной и экологической сферах, которые нужно уметь видеть.

Сама по себе задача определения этих трендов, влияющих на структуру экономики и общества, была предметом исследований таких серьезных макроэкономистов прошлого века, как Николай Кондратьев, Йозеф Шумпетер, Игорь Ансофф, Роберт Солоу и многих других. Все они в той или иной форме вели поиск и занимались классификацией и оценкой факторов, определяющих экономический рост, разрабатывали теории организации рынков, анализировали жизненные циклы продуктов и секторов. Нобелевскую премию по экономике в 2018 году как раз получил макроэкономист Поль Ромер за изучение вклада технологических инноваций в долгосрочный экономический рост.

Китайская восьмерка

Роль науки и технологий уже не только не оспаривается, но и провозглашается приоритетом национального развития: по данным ОЭСР, к 2030 году среди факторов, влияющих на конкурентоспособность страны, качество человеческого капитала и научно-технологические преимущества будут ключевыми. Компании, сделавшие ставку на долгосрочное видение и технологическую диверсификацию, быстро вытесняют с «поля боя» старожилов, десятилетиями завоевывавших рыночные ниши, причем это происходит практически во всех сферах: от ретейла и предоставления транспортных услуг до освоения космоса или энергии атома.

Мы наблюдаем триумф технократов: о таких нововведениях, как дополненная реальность, 3D-принтер или интернет вещей, уже осведомлен практически каждый школьник начальных классов (даже появился специальный термин — «поколение iGen» или «интернет-поколение»), хотя пять-семь лет назад сложно было даже начать профессиональную дискуссию на эти темы. Компании, боясь пропустить очередной «хайп», наращивали инвестирование в 2017–2018 годах практически во все технологические стартапы с приставкой «блокчейн», «биотех», ICO, «смарт» или «крипто», хотя ряд специалистов уже тогда начали говорить о следующей «долине смерти» искусственного интеллекта и самом большом в истории человечества «пузыре» — криптовалютах.

В последнее время действие глобальных трендов стало носить ярко выраженный междисциплинарный характер, в связи с чем многие страны рассматривают их в проблемно-ориентированной плоскости, учитывая сетевую природу эффектов от их реализации. Например, в «Китайской национальной технологической дорожной карте — 2050» определены восемь ключевых «систем», обеспечивающих социально-экономическое развитие страны:

1. система возобновляемых источников энергии и ресурсов;
2. система «зеленых» (экологически чистых) передовых материалов и интеллектуального производства;
3. система общедоступной информационной сети;
4. система экологически чистого высокоэффективного сельского хозяйства и биотехнологической промышленности;
5. система общественного здравоохранения;
6. система рационального использования окружающей среды и предотвращение экологической деградации;
7. система ускоренного освоения ресурсов космоса и Мирового океана;
8. система национальной и общественной ­безопасности.

Хороший тон

Россия за свою современную историю прошла три этапа отношения к планированию и прогнозированию.

Первый (до 2003–2004 годов) — отсутствие спроса на стратегическую аналитику: государство и регионы решали более важные внутренние и внешние проблемы, компании, даже самые крупные, не готовы были мыслить дальше трех-четырех месяцев, населению было «не до инноваций».

Второй этап (2005–2014 годы) прошел под эгидой экспериментов с инструментами работы с будущим (классические форсайты, прогнозы, опросы Дельфи, футурология) и попыток выстроить рабочее взаимодействие между наукой и бизнесом. По данным опроса РСПП десятилетней давности, более половины крупных и средних компаний того периода готовы были увеличить расходы на инновации и НИОКР, но не видели готовности научного блока «сдвинуться» в сторону запросов рынка ни по срокам разработки технологий (почти в два раза дольше, чем это было нужно), ни по их адаптации к конкретным бизнес-задачам («Вы там сами как-нибудь доработайте»).

Кульминацией второго этапа стала разработка «Прогноза научно-технологического развития России на период до 2030 года», утвержденного правительством в 2014 году. Прогноз был разработан при участии более чем 2000 экспертов, включая представителей Российской академии наук и ведущих компаний, и вошел в пятерку самых значимых мировых прогнозов, по данным опроса ОЭСР.

Третий этап, активно разворачивающийся на наших глазах, характеризуется тем, что наличие долгосрочной стратегии, программы инновационного развития или форсайта становится «хорошим тоном» для всех участников рынка: государства, бизнеса, регионов и даже отдельных городов. На первое место выходит вопрос качества и требований к разрабатываемым документам, их соответствия глобальным трендам и интеграции в систему принятия решений.

Национальные особенности

За последний год Россия, по крайней мере декларативно, совершила серьезный рывок в сторону основных трендмейкеров технологий будущего: формируются национальные проекты по ключевым направлениям развития нашей страны с невиданным прежде бюджетом и более чем 1200 показателями достижения целей, заявленными в майском указе президента в 2018 году. Для многих отечественных компаний, регионов это может создать существенные окна возможностей для модернизации и выхода на новые мировые рынки, хотя ряд экспертов уже призывают к «разумной» оценке выполнимости поставленных ориентиров к 2024 году.

Реализация этих задач будет происходить на фоне развития трех групп факторов: усиления влияния глобальных трендов, которые будут порождать все новые внешние вызовы, изменения спроса на качество и формат аналитики со стороны лиц, принимающих решения, и появления все большего числа различных аналитических инструментов, включая в первую очередь анализ больших данных.

Базовые, крупные направления научно-технологического развития, заявленные в национальных проектах, соответствуют мировым трендам, однако их имплементация в российскую действительность осложняется рядом национальных особенностей:

• многоукладность российской экономики — даже в одном секторе могут сочетаться технологии и технологические регламенты двух веков, как следствие — наличие диаметрально противоположных групп интересантов, необходимость персонифицированных инструментов политики и учета итоговых макроэкономических последствий для всех игроков;
• низкая восприимчивость компаний к инновациям — несмотря на существенное увеличение расходов на исследования и разработки, доля инновационно-активных компаний практически застыла на уровне 9–10%, что в несколько раз ниже, чем в развитых странах, и почти в пять раз меньше целевого показателя, поставленного президентом к 2024 году;
• архаичная, сохраняющаяся еще с советских времен тематическая структура науки, потеря многих ключевых компетенций в быстро развивающихся областях (например, в более чем 9 тыс. мировых исследовательских фронтах Россия представлена менее чем 3%);
• полноценная система научно-технологического прогнозирования и мониторинга трендов в стране только начинает формироваться: многие стратегические документы не увязаны друг с другом ни по срокам, ни по содержанию, по ряду современных направлений объективная статистика только начинает входить в управленческую рутину;
• сильные региональные диспропорции, а именно — регионы должны стать драйверами роста и формирования экономики нового типа;
• разрыв между поколениями советских управленцев и молодыми цифровыми менеджерами — провал в институте наставничества и стратегического лидерства.

Для того чтобы пройти между угрозами, порождаемыми глобальными трендами, использовать ускользающие окна возможностей на мировых рынках, переломить внутреннюю институциональную неготовность к изменениям и инновациям, управленцам цифровой эпохи потребуется долгосрочное системное видение будущего, умение быстро выстраивать коммуникационные сети и команды, критический взгляд на предлагаемые решения, требующий научного, доказательного обоснования, и «умный», гибкий, «портфельный» подход к выбору инструментов управления.

Автор: Александр Чулок

Источник: BRICS Business Magazine № 1(22)

Февраль 2019